После распада “Арии” знаменитый рокер с головой окунулся в воспитание внучек
Рокер Валерий Кипелов, тот самый, который основал легендарную группу “Ария”, теперь поет колыбельные. С утра он заплетает свои длинные волосы в косы, выносит на улицу коляску с трехмесячной внучкой и отправляется гулять с ней по паркам и скверам. Его старые рок-хиты вроде “Я свободен с диким ветром наравне” уступают место колыбельным про одеяла и подушки, которые ждут ребят. О том, чем живет рокер, когда заканчивает очередной концерт, Валерий Кипелов рассказал “МК”.
Валерий Кипелов готовился к концерту. На столе в гримерке — коньяк да пиво. Рокер не притрагивается ни к первому, ни ко второму. Он не пьет спиртного вот уже 14 лет. Кипелов вообще со странностями. Закуривая, он долго извиняется:
— Вот единственный грех остался, но я борюсь с ним постоянно. Я вообще не пью. А ведь даже люди, которые очень-очень давно на сцене, часто боятся выходить к публике. И у легенд появляется мандраж. Они считают, что подогреют себя спиртным — и страх исчезнет. И у меня бывает это странное чувство волнения перед сценой. Чаще всего оно приходит, когда я долго не работаю. Вот последний концерт у нас был 30 апреля. После этого я к сцене и близко не подходил. И вот, пожалуйста, — снова это странное состояние. Но я справляюсь. Не нужны мне наркотики, я их вообще ни разу не пробовал.
— Сейчас модно в текстах песен использовать мат. Часто музыканты говорят, что в нецензурной лексике кроется какой-то мощный подтекст. В ваших же рок-текстах мата нет вообще. Он для вас неприемлем?
— В мате? Подтекст? Ерунда это все! Я думаю, это следствие внутренней распущенности. Если тебе нечего сказать, то тогда ты употребляешь матерные слова. Я знаю несколько людей, лексикон которых на 70 процентов состоит из матерных слов. И, поверьте, эти люди не очень далекие. Я, кстати, не люблю еще и англоязычные слова. Раньше и без них нормально общались. Если отбор, то отбор, а не кастинг. Я думаю, что все это не от большого ума.
— Неужели вы никогда в жизни слова матерного не сказали?
— Ну почему же… Я тоже могу иногда “отпустить”, но не на сцене. Нельзя снижать планку. Потому что грязи у нас по жизни хватает выше крыши. Вы извините, но я ненавижу этот “Комеди клаб”. Мне говорят: мол, Пушкин тоже использовал мат. Да. Но если вы, ребята, считаете себя сродни Пушкину, напишите-ка “Евгения Онегина” и ругайтесь потом матом сколько угодно. Вопрос снят. Это распущенность!
— Давайте тогда об “Арии” поговорим. В группе “Кипелов” вам комфортнее работается, чем в “Арии”?
— С моими нынешними музыкантами из “Кипелова” мне работать гораздо приятнее. Никогда у нас не происходит никаких раздоров. В “Арии” же мы были очень разными людьми. Очень! Последние года три-четыре нам было вместе крайне тяжело. Сейчас ситуация изменилась, и между нами нет никакого противостояния. Но совместного тура, я думаю, никогда не будет. Ну как я могу бросить своих музыкантов? Правда, в 2010 году будет 25 лет группе “Ария”. Если мы сможем договориться, то пригласим на совместный концерт всех музыкантов, которые играли в “Арии” до ее распада. И сделаем мини-фестиваль — “Ария фест” или “Ария фемели”, уж не знаю. Но для этого нужны организаторы, которые решили бы наши внутренние недоразумения. Естественно, маленькие проблемы возникнут. Музыканты начнут спорить даже по поводу того, кому первым выйти на сцену. Может, такой концерт случится, а может, и нет.
— Часто говорят, что творческий человек обречен на непонимание и одиночество. После распада “Арии” вы почувствовали это на себе?
— В какой-то степени да. Но мне трудно назвать себя одиноким человеком, поскольку у меня есть любимая семья, двое детей, две внучки. Все, что надо в этой жизни, у меня есть. Одиночество чаще приходит, когда я работаю над новым альбомом. Тогда я понимаю, что, кроме меня, это сдвинуть никто не сможет. Я говорю не про музыку и тексты, а про идею. Вот тут я чувствую одиночество. Бывает плохо и тогда, когда мы с группой долго не работаем. Не то чтобы депрессия накатывает, но состояние, очень близкое к ней. А иногда появляется страшное чувство, что выше головы не прыгнешь. Ну не получается у меня создать ту музыку, которая возникает в голове.
— Вы о семье вспомнили. А что внучке поете? Что-нибудь из репертуара “Арии”?
— Вот буквально вчера гулял со своей трехмесячной внучкой и пел ей колыбельные песни. А у старшей внучки на днях поинтересовался, что она слушает. Как ни странно, в плеере у нее мои песни и девичья группа… как же она называется… а-а-а… “Ранетки”. Внучке восемь лет. Я думаю, она сама поймет, что хорошо, а что плохо. Если у нее голова на плечах есть, то разберется. А песни “Арии” я ни внучкам, ни детям не пел. Зато со старшей внучкой, когда ей было четыре года, играл в шахматы. Сейчас она уже с сыном моим играет. Вот что странно: ей нравится все то, что я в детстве терпеть не мог. Обожает математику, ходит по дому, задачки сама для себя придумывает, проценты высчитывает. На виолончели еще играет.
— Неужели вы и на родительские собрания в школу к детям ходили?
— К дочери — нет. Мы тогда с группой очень много гастролировали. А вот в школе сына часто появлялся. Собирал волосы в косу и отправлялся к учителям. Поначалу, когда они видели меня, удивлялись. Ну а спустя пять минут забывали, что я — тот самый Кипелов. Хорошо только, что на школьных вечерах меня никогда не просили ничего спеть. Знаете, это не мое.
— Когда придумывали имена для внучек, вашего совета спрашивали?
— Младшую внучку назвали Соней. Я был не готов к такому имени. Я хотел, чтобы ее назвали Катей. Мама Катя у меня. А Соня — такое сложное имя! Девочка будет с непростым характером.
|
